Жизнь Ларисы Александренко практически с самого рождения связана с войной. К июню 1941-го ей исполнилось всего три с половиной года. Как и большинство детей пограничников, она встретила войну в числе первых. Об оккупации, двух бесконечных годах в концлагере Лариса Алексеевна помнит немногое, но даже этого хватило, чтобы в память на всю жизнь впитались ужас, страх и ноющая боль. Свои воспоминания она рассказала БЕЛТА.

«Моя история началась на родине Змитрока Бядули»

— Однажды я спросила у мамы, чем знаменита земля, где я родилась, — местечко Пасадец Плещеницкого района. Она с гордостью ответила: здесь родина белорусского писателя Змитрока Бядули. Сейчас Пасадец — это Логойский район Минской области, но у меня в паспорте до сих пор записан Плещеницкий, специально не меняла.

Мама Ларисы, Мария Никифоровна, с Витебщины. По воспоминаниям дочери, она сильно любила белорусскую литературу и после школы поступила в Оршанский педагогический техникум. Отец, Алексей Коробко, перед знакомством с будущей супругой был начальником погранзаставы, которая располагалась недалеко от Минска. После окончания техникума Мария Никифоровна приехала работать в школу Посадца. В этом местечке они познакомились и поженились, а после родились дети: в 1936 году — сын Виталий, почти через год — дочь Лариса.

До 1939 года семья пограничника жила в этой деревне, затем, после воссоединения Западной Беларуси с БССР, был перевод в Тимковичский погранотряд, который дислоцировался в Копыльском районе. Жена и дети поехали вслед за главой семьи. В Тимковичах они жили до весны 1941 года. Тогда молодого офицера и назначили начальником пограничного поста в деревню Яцковичи Каменецкого района. Поскольку к тому времени переоборудование панского поместья под погранпост еще не закончилось, остановились на квартире в деревне.

— Мое самое яркое воспоминание до войны, как отец вез меня на велосипеде. Брат в чем-то провинился, и папа тогда катал только меня. Мне было три года и семь месяцев — это буквально перед войной.

За 10 дней до войны пришел приказ готовиться к сопротивлению

— Я у мамы спрашивала, как для нас началась война, ведь почти все, что знаю, с ее слов, я же совсем маленькая была — воспоминания только отрывками.

Уже позже, когда Лариса подросла, Мария Никифоровна рассказала: ее отец, как обычно, ушел на службу, однако перед этим зачем-то сказал, что советская власть их не оставит. Он велел жене, в случае чего, возвращаться на квартиру к хозяйке, где жила семья во время ремонта пограничного поста. Это был последний разговор родителей Ларисы Алексеевны.

— Мама не раз вспоминала, что отцу за 10 дней до последней их беседы приказали подготовиться к сопротивлению на случай войны. А первоначальной задачей папы была помощь в организации колхоза. Сегодня меня эта информация наводит на следующую мысль. Вот я слышу такие мнения: если бы немцы тогда не напали, то Советский Союз сам бы начал войну. Вы представляете, говорят в открытую! У меня это вызывает такое возмущение, что просто нет слов. Получается так, семьи пограничников не где-то в тылу, а на самой границе. У начальника пограничного поста задача помочь создать колхоз — мирная жизнь идет, а здесь такие заявления! Я как это услышала, у меня даже ноги дрожали, не могла выразить свое возмущение. Мне это очень больно.

Чернавчицкое «гетто не только для евреев»

— Целый год мы прожили на квартире в оккупированных Яцковичах. Маму как-то раз вызвали в волость. Там всех начали переписывать: у кого было два и больше детей, отпустили по домам, а тем, у кого один ребенок, сказали, что оформят попозже. По словам мамы, тех, которых «попозже», больше никто не видел.

Летом 1942 года к домам оккупированной деревни подъехали телеги. Фашисты стали забирать все имущество «советок» или «восточниц» — так немцы и полицаи называли женщин.

— Я очень хорошо помню, как мое платьице выходное летело в общую кучу, запомнились слова взрослых: плачьте, плачьте, может что-нибудь оставят. Потом нас всех увезли. Думали, на расстрел, но оказалось в концлагерь — в Чернавчицы Брестского района.

За колючей проволокой Лариса Алексеевна с братом и матерью пробыла два года и месяц. Там держали семьи в основном командиров Красной армии, партработников и врачей.

— Гетто в Чернавчицах было создано летом 1941 года. Людей заселяли в полуразрушенные после боев дома. Малыши в таких условиях часто болели и умирали. Когда мама обращалась к администрации гетто за помощью, ей отвечали: «Чем больше вас умрет, тем меньше будет коммунистов».

О каких-либо детских радостях думать тогда не приходилось, главным было дожить до следующего дня.

— Я помню, идет семья и у мальчика ну очень красивые галошики. Я их навсегда запомнила. Тогда мечтала: вот бы мне такие. А чтобы куклу, игрушку какую — такого ничего не помню.

Воспоминания матери о концлагере навсегда врезались в память Ларисы Алексеевны. Мария Никифоровна рассказывала дочери о том, что всех привезенных в гетто евреев сразу же на улице раздевали, а потом расстреливали прямо за домами узников. Однажды, возвращаясь с работ, сама Мария Коробко случайно стала свидетелем такой расправы. Эту ужасающую картину женщина запомнила на всю жизнь.

— Когда нас из Яцкович привезли в гетто, поселили в доме с разбитыми окнами и дверями, мой брат Виталий сквозь слезы спросил: «Мамочка моя, мы же не убивали, не воровали, за что нас сюда посадили?». Мы все плакали. Была жуткая картина. Страшно вспоминать: двухметровая колючая проволока, полицейский с автоматом возле ворот.

Главным в воспоминаниях Ларисы Алексеевны остается страх. Она как сейчас помнит колючую проволоку, за которую не выйти.

— Часто утром видели пятна крови на снегу, слышали разговоры взрослых, что опять ночью расстреливали. Стрельба по ночам была постоянной. Брат рассказывал, в гетто часто приезжала «душегубка».

В один дом чернавчицкого лагеря смерти селили по семь-восемь семей. Это единственное гетто в Беларуси, где удерживали не только лиц еврейской национальности. Именно поэтому попавших туда не сразу признали узниками.

— Уже в 1943 году, когда доходили слухи и про Москву, и про Курскую, и Сталинградскую битву, немцам было не до нас. Фашисты начали выпускать людей из концлагеря, чтобы те смогли заработать на пропитание. Давали справки, разрешающие находиться в трехкилометровой зоне вокруг лагеря. Женщины ходили в крестьянские хозяйства, все было частное — запад ведь, колхозов там еще не создали. Наши мамы косили, жали, вязали — они умели все.

Однако из лагеря выпускали не всех: детей оставляли в качестве заложников.

— Брат спрашивал, помню ли я, как фашисты отправляли нас побираться, просить милостыню. Я ему отвечала, что не помню, а про себя думала: вот почему никогда ничего для себя не прошу — не могу просто, это, наверное, с детства осталось.

Мария Коробко не раз вспоминала, что полицаи не уступали немцам в жестоком отношении к узникам.

— Я мамины слова никогда не забуду: говорила, полицаи хуже немцев были. Однажды она возвращалась с работ, это уже когда давали справки на выход из концлагеря на 3 км, а навстречу ей мужчина на велосипеде: к раме привязана веревка, затянутая на шее у девочки-еврейки лет 12. Она еле бежала, была измотана настолько, что изо рта шла пена. На велосипеде был полицай.

После того как немцы бежали, в деревне остались только полицаи. За домом, где жила семья Коробко, был бурьян. Мария Никифоровна с детьми спряталась в высокой траве, все выжидали, что будет дальше. Спустя некоторое время было решено отправить восьмилетнего Виталия в разведку. Его долго не было, начали волноваться. Наконец-то он вернулся. Оказалось, парнишку поймал полицай и пытался выведать про маму. Мальчик еле от него сбежал.

— И сидели дальше, а потом услышали грохот наших танков! Как мы бежали, как мы бежали! А я к тому времени уже разучилась бегать и упала. Расколола сильно локтевой сустав — рука была огромная, как подушка. Но мне повезло: недалеко от нас жил фельдшер — потомственный костоправ, он мне и помог.

Советские танкисты освободили жителей Чернавчиц 28 июля 1944 года.

«После войны сохранилась только кожанка отца»

— После войны мама вернулась на квартиру в Яцковичи, где мы жили до концлагеря, чтобы забрать вещи. Папины сапоги украли, а вот кожанка, которая была закопана в землю, сохранилась. Теперь куртка отреставрирована и хранится в музее Брестской крепости. Видимо, хозяйка дома посоветовала маме именно таким способом спрятать вещи, чтобы хоть что-нибудь осталось.

Я помню тот прохладный день 9 мая 1945-го. Вокруг было всеобщее ликование, а мы втроем обнялись и сильно плакали: все, кто выжил, возвратился к семьям, именно тогда мы осознали, что папы больше нет.

Чтобы прокормить детей в те голодные годы, Марии Никифоровне, ставшей главой семьи, приходилось много работать: в школе преподавала с пятого по седьмой класс белорусский язык и литературу, а после занятий еще шла на мельницу — там за труд рассчитывались мукой. После войны Мария Коробко поступила в Брестский учительский институт, который позже переименовали в педагогический. Вряд ли возможно найти предел мужественности, стойкости и силы духа женщины, прошедшей концлагерь и воспитавшей двоих детей.

— Мама была очень сильным человеком, благодаря ей мы выжили.

«Вести об отце пришли спустя почти полвека»

Историю гибели начальника пограничного поста Алексея Коробко семья узнала только спустя более 40 лет, на встрече пограничников в Музее обороны Брестской крепости. Чтобы историю гибели пограничника на войне признали, нужно было найти троих свидетелей.

— Только в 1985 году нам дали справку, что капитан Алексей Николаевич Коробко погиб в районе станции Гайновка Белорусской ССР, защищая Родину, а в 1945 году эта территория Белостокской области отошла Польше.

Лариса Алексеевна твердо решила отыскать отца. Она написала в Красный Крест, и в 2003 году поехала на кладбище к своему папе. Ее очень тепло встретили работники местного музея, провели экскурсию и даже показали место последнего боя капитана Коробко.

Лариса Александренко на протяжении всей жизни занимает активную позицию. Сегодня она возглавляет общественные организации узников Минска, поет в хоре «Судьбы», в котором выступают узники концлагерей.

— Мы ездили выступать в Гайновку, проехали по «Золотому кольцу памяти» и многим городам. По моей инициативе в прошлом году решили выдвинуть хор «Судьбы» на премию Президента Республики Беларусь «За духовное возрождение» и победили! Так что работа у нас идет, не прекращается — школы, лицеи, институты. Пока живы будем.

В год 75-летия Великой Победы дочь героя-пограничника планирует посетить «Боевой расчет» в Брестской крепости. Патриотическую акцию Институт пограничной службы Беларуси проведет уже в пятый раз на этой героической земле — традиционно 21 июня в 19.00. Ведь именно боевой расчет в 19.00 21 июня 1941 года оказался последним для многих пограничников. Сегодня мы отчетливо видим, что их мужество и героизм, показавшие врагу силу нашего народа, положили начало Великой Победе советских людей в самой кровопролитной войне.

Источник: БЕЛТА
Материал подготовлен совместно с пресс-службой Госпогранкомитета
ФОТО ГПК и из архива Ларисы Александренко